В День полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады мы впервые публикуем отрывки из воспоминаний первого ректора нашего вуза Юлии Ароновны Менделевой. В настоящее время сотрудники музея Педиатрического университета изучают и оцифровывают её рукописи. Большая часть записей посвящена самому тяжёлому – военному времени.
О лечении дистрофии
С появлением дистрофии мы перешли на обслуживание дистрофиков, не только детей, но и взрослых. Постепенно отделения для взрослых стали сокращаться, и внимание Института было сосредоточено на обслуживании все увеличивавшихся детских контингентов и рожениц. Особо бережное отношение было проявлено к беременным женщинам, которых госпитализировали задолго до родов. Это имело очень существенное значение для здоровья, как матери, так и будущего ребенка. Многие из матерей, разрешившихся в Институте, выражали благодарность за уход и обслуживание.
***
Создавая благоприятные условия для детей, мы, тем самым, били по фашизму. Детей, находившихся у нас, мы не допускали до дистрофии; наши дети дистрофии не знали. Мы имели больничное питание, имели витамины круглый год – овощи. Систематически дети выводились в парк, как только наступало затишье между обстрелами и воздушными тревогами.
***
Несмотря на то, что коллектив наш в большинстве находился почти в состоянии дистрофии, сотрудники проявляли максимум внимания и любви к детям и всячески старались скрасить им жизнь. Имелось необходимое количество игрушек. Детьми руководили воспитательницы и педагоги, так как в Институте занятия по школьной программе с больными детьми не прекращались. Никаких панических настроений не было.
Для детей устраивались елки. Помню, в 1943 году, несмотря на обстрелы, мы все же решили устроить елку. К этому времени дети уже находились в бомбоубежище, а потому организация елки прошла по отделениям. Детям были розданы подарки, они много веселились, что подняло настроение и окружающих.
***
Наши работники брали шефство над тем или иным тяжелым ребенком, проявляя материнскую ласку и обеспечивая индивидуальный уход за ним за ним, это, а также рациональное питание, применение новейших методов лечения приводило к самым благожелательным результатам.
Так было на протяжении всего, особо тяжелого, 1942 года.
Позже родители находили своих детей, так среди спасенных таким образом детей, один из наших работников узнал своего племянника.
Один из очень тяжелых ребят – Коротков Анатолий, после выздоровления был разыскан у нас своей матерью, которая, как оказалась, более полугода пролежала в гор. больнице, и полагали, что она умерла. Когда мальчик стал поправляться, послали на дом узнать, не может ли кто-либо дать сведения о членах его семьи. На квартире оказалась мать, получившая обратно своего здорового сына, о судьбе которого ей ничего не было известно.
***
Гражданка Машинистова пишет: «Я мать больного ребенка Зины Машинистовой, которая лежала на излечении у вас во 2 госпитальной клинике. Я привезла ее из яслей с Лисьего Носа совершенно умирающей и не думала, что такая слабая девочка выживет. И вот сегодня 8 января 1943 года я беру ее домой совершенно здоровую и не могу без благодарности уехать домой, без благодарности за то, что так хорошо поправилась моя дочь».
Таких писем имеются сотни.
Об обстрелах
15.11.41 г. был чрезвычайно напряженный день из-за непрерывных почти воздушных тревог.
***
С 8 часов бомбежки стали интенсивнее. Обычно после отбоя я звонила домой. Так сделала и на этот раз. Звонок действовал, однако никто не подходил. Я подумала, что сестры находились в бомбоубежище, но все же была обеспокоена, так как обычно в таких случаях они мне звонили. В этот день, в результате бомбежек, было много поражений в городе. Я запросила по телефону Красный Крест, и оттуда мне ответили, что дом №10 по ул. Чайковского не поврежден.
Настроение в Институте было крайне напряженное, как и всегда при усиленных налетах с воздуха: ведь на нас лежала ответственность за жизнь маленьких детей, больных, рожениц. Сидя в бомбоубежище, мы чувствовали, как весь наш корпус «ходил ходуном».
Вражеский налет прекратился около часу ночи. Домой я не поехала. В 6 часов утра мне сообщили, что в наш дом попала фугасная бомба, и что мои сестры ранены. Я тотчас же отправилась домой. Глазам представилась страшная картина. Исковерканная мебель, груды обломков, всё засыпано известью и песком. От цветов, которых у нас было много, не сохранилось ни одного листочка. Корпус дома, где находилась наша и смежные с нашей квартиры (со стороны улицы) казался разрушенным полностью.
Сестры находились в бомбоубежище. Одна из них лежала, вторая еще держалась на ногах.
Мы строго придерживались правила – при первом же сигнале воздушной тревоги немедленно одеваться и спускаться в бомбоубежище. В то вечер (15.11) сестры легли около 8 часов. У постели наготове было всё необходимое. При сигнале ВТ они моментально оделись, вышли в переднюю, и тут в этот момент обрушилась часть внутренней стены. Одна из сестер не почувствовала сразу ушиба, отскочила в сторону, другую придавило обломком стены, и она потеряла сознание. Дверь, которая вела на лестницу, была вырвана волной. Действием фугасной бомбы была разрушена смежная с нашей квартира, в которой проживала семья Соловьевых. Все они были дома, не успели выбраться в заднюю часть помещения, и все 7 человек погибли.
Впервые Институт пострадал в ноябре 1941 года, когда разорвавшаяся вблизи нас фугасно-зажигательная бомба вывела из строя четырехэтажное здание, в котором помещался наш госпиталь. Были вырваны все рамы этого здания, и мы вынуждены были перевести госпиталь из этого помещения. Нанесшая нам ущерб бомба попала в завод Карла Маркса.
4 января 1942 года Институт явился объектом интенсивного артиллерийского обстрела. На территории Института разорвалось 12 снарядов. В результате этого почти во всех зданиях вылетели стекла, а в некоторых изуродованы стены.
Своевременно принятые меры по укрытию больных и персонала привели к тому, что при этом обстреле и при последующих Институт, как упомянуто, не имел на своей территории ни одной жертвы.
***
Следующий интенсивный обстрел Института был в мае 1942 года, когда на территорию упали 10 снарядов, из которых один попал в здание клиники для грудных детей, пробил крышу и, разорвавшись во втором этаже, разрушил несколько служебных помещений. Жертв при этом не было. Обстрел начался ночью, был длительный и мощный. Хотя и не утихли еще окончательные отголоски артобстрела, однако не терпелось пойти по территории, выяснить нанесенный Институту ущерб. Зашла в клинику, расположенную в пораженном здании и убедилась, что персонал вновь на местах, спокойно работает. Детей своевременно вывели в бомбоубежище; все они хорошо настроены. Всё говорило о том, что персонал не растерялся. Принялись усиленно за уборку стекла, мусора, скопившегося от разбитых стен и потолка.
В ту памятную для Института ночь одна из женщин в акушерской клинике родила мальчика. В бомбоубежище ее нельзя было перенести, а поэтому кровать передвинули к глухой стене. Акушерка и врач спокойно принимали роды. Из опроса я вынесла впечатление, что мать не поддалась чувству страха и даже была в хорошем настроении. Она радовалась появлению на свет сына и решила назвать его Виктором (победа).
В результате этого мощного обстрела вылетела большая часть рам, некоторые крыши оказались сорванными, верхушки тополя в парке были срезаны снарядами, на деревьях повисли железные листы от сорванных крыш. Но жертв у нас и на этот раз не было.
Временами тревога длилась по 6-8 часов, что создавало, конечно, большие трудности: у нас в Институте павильонная система, наша главная кухня, молочная станция, весь пищевой блок — на отлете. Территория Института обширная. Санитаркам и сестрам не редко приходилось под обстрелами проходить с тележками за получением пищи для больных детей. Установленный в клиниках режим не нарушался.
Часто снаряды попадали в трамвайные остановки, что сопровождалось иногда большим количеством жертв. В августе 1943 года один из снарядов попал в сам трамвай, вблизи Института: в трамвае, среди пассажиров находилась одна молодая талантливая аспирантка, которая погибла вместе с остальными 60-ю; было большое количество раненых. В самый разгар обстрела работники Института подбирали пострадавших и на носилках переносили их в нашу хирургическую клинику. Предполагалось сделать раненым перевязки, после чего переотправить их в больницу для взрослых, однако я считала, что это может тяжело отразиться на состоянии некоторых поступивших, в виду чего на детской хирургической клинике было устроено отделение для взрослых.
В период времени блокады занятия со студентами проводились в бомбоубежищах. Среди студентов были такие, которые приходили на занятия в жалком состоянии из Лисьего Носа.
В августе 1943 года обстрелы особенно участились. Они хотя не насоли большого ущерба, но требовали постоянной настороженности.
12 октября 1943г. снаряд вновь попал в трамвай, проходящий под Литовским мостом. Не взирая на продолжающийся обстрел, с опасностью для жизни, работники Института, штаба МПВО и другие устремились к месту катастрофы для оказания помощи пострадавшим.
О науке и образовании
У нас в Институте не прерывались переходные курсовые экзамены, и усилия были направлены к тому, чтобы не снижать уровня знаний студентов. И действительно, окончившие наш Институт в тяжелое блокадное время врачи себя оправдали. Многие из них получили правительственные награды и занимали ответственные должности. Всего имеется награжденных: орденами – 237 чел., медалями – 1603 чел., значком «Отличник здравоохранения» — 44 чел.
В период блокады было подготовлено 947 врачей. Из работников клинических отделений в армию ушло 190 врачей и 150 медсестер. За 1941-1942 гг. подготовлено врачей по переливанию крови – 85; медицинских сестер — 367, операционных сестер – 25, сестер РОКК – 1800, сандружинниц – 275. В 1943 году – сестер военного времени – 500. Через курсы по повышению квалификации санинспекторов пропустили 25 человек; через курсы для врачей по дизтетике – 75 человек. Курсы кухарок яслей дали нам 30 человек., поваров треста общественного питания – 35 человек., школьных врачей по дивтпитанию – 30 человек., поваров детских учреждений – 30 человек.; курсы по специализации детских рентгенологов – 12 человек.
В 1942 году были организованы клинические конференции. Общее число врачей, посетивших эти конференции за 2 года, достигает 1800 человек.
***
Несмотря на трудные условия блокады, голод, холод – коллектив научных работников, как было указано, не прекращал своей работы.
Тематика была актуальная и соответствовала запросам военного времени. Большинство работ освещали вопросы элементарной дистрофии, авитаминоза у детей и взрослых, вопросы военного травматизма и оборонные вопросы.
Ни блокада, ни обстрелы не сломили творческой инициативы научных работников. За время войны выполнено и защищено 6 докторских и 23 кандидатских диссертации и сдано в печать 156 научных работ. Выпущено 4 тематических сборника.
Дата публикации: 27.01.2022
